Главным архитектурным учителем моим на протяжении всей жизни была мама, потом другие родственники — дедушка, дядя. Боря, тетя Аня и папа. В институте — Туркус, Парусников, Сатунц и Мовчан. И, наконец, Павлов, в мастерской которого я промучился три года. Все они, без исключения, любили и чрезвычайно ценили Андрея Константиновича Бурова. Многие — мама, Сатунц, Павлов учились у самого А.К, в академии архитектуры.
Множество легенд сопровождало его, т,к. он был, наверное, самой заметной фигурой на сцене советского архитектурного театра с 20-х до 60-х годов.
Но даже он был отравлен, напуган советизмом и вынужден был видеть плохое лишь в непосредственных начальниках. Он, будучи очень находчивым и остроумным человеком, всегда выступал и «выступал» и не упускал случая прилюдно разоблачить и тем унизить очередного начальника в архитектуре с последующими проблемами для себя. Короче, в нашей архитектурной камере он вел себя нескромно, иногда пытаясь перебежать в другую – в науку и там избежать мести или искать защиты, всячески окружая себя звездами (не паханами) соседних лагерей — Фаворским, Эйзенштейном, Капицей, Корбюзье. Основным своим учителем жизни могу назвать Бурова и я, т.к. он научил меня не сдаваться и не соглашаться с общепринятыми, интуитивно ощущать ложь наших иерархий.
Будучи руководителем маминой диссертации, он сидел во главе стола у нас дома после защиты и, можно сказать, был тамадой, во всяком случае, главным. Неожиданно предложил слово для тоста мне, маленькому, и я вынужден был встать и смущенно пролепетать свой: «за маму». Он бурно поддерживал, спасая меня, не знающего, что говорить, уловив прямой смысл тоста — за маму, как Маму, а не только за блестящего кандидата архитектуры и прочее.
Позже он приезжал к Аносовым-Залесским на дачу, где жили и мы.
А надо вспомнить, что в детстве он пугал нас тем, что обещал съесть, предварительно зажарив наши с сестрой Таней пупки (вот сюрреализм). Я тут же предупредил об этом пятилетнего Пашу Аносова, и Буров «раскрылся», повторив прежнюю угрозу-остроту, как дежурную, все же напугавшую Пашу, несмотря на предупреждение. Паша убежал по оврагу к реке.
Буров очень часто, как нам казалось, ездил за границу и этим я объяснял его стильный, не советский вид. Могу себе представить, как трудно было это вое доставать в 40-50-е годы. Модные в то время мужские цигейки (а совсем не дубленки) — синие, серые, коричневые, шапки-пирожки, называемые гоголь, ботинки на каучуке, зеленые широкополые шляпы. Да-да, были и в те жутковатые годы модники. В тот приезд на дачу Седовых к Аносовым на Бурове был прямо поразивший меня рыжий, свиной кожи, пояс — великолепный и явно заграничный.
Я всегда мечтал о таком, и сейчас, наконец, привезя гораздо более плохой из античного Сплита, хожу с гордостью, считая это принадлежностью к одному с Буровым ордену — ордену рыжего кожаного пояса.
Буровы в 54-55-х годах снимали дачу на Николиной Горе. Сам А.К., видно, очень был падок до всего нового, последнего, современного, урбанистического, технического. Он сам снимал и монтировал кино (как и все мы, — ребята, был без ума от «Чаек, умирающих в гавани»). Валя, его сын, пользовался мощнейшими (военными) магнитофонами, вообще только появившимися тогда с лучшим джазом на пленках. Буров водил свой Москвичек, мне казалось, Опель. Он почти не боялся ничего нового и устанавливал или знал идеалы молодых,
Поступив в институт, все студенты и я, конечно, восторгались Капеллой в Роншане Корбюзье — возлюбленной Г.Я.Мовчана. А мама сказала, что А.К. ее не принял, даже не понял и ругал? Конечно, он ведь был все же рационалист и эстет. Истинный парадокс, глупость, произвол он не понимал и не хотел принимать. Буров был острейший логик, Однако его нелюбовь к этой капелле меня смутила. Впечатлений от проектов его я совершенно не помню, кроме разочаровавших меня некрасивых (по нашему институтскому тогда мнению) домиков из СВАМа в 1957 году в институтской стенной газете. Однако рассказ З.Ф. Зубаревой о его замысле сделать черный полированный дом вдохновлял меня не раз делать черное и блестящее – «Вассу Железнову» в ЦТСА из лако¬вой кожи. Буров был из тех людей, которые, сделав или даже сказав что-нибудь, открывают красоту прежде неизвестного.
Образ Бурова давал представление о том, как выглядели герои Хемингуэя или, скорее, Ремарка в зрелости. Усики, как у Роберта Тейлора в к/ф «Мост Ватерлоо». Позже я заметил такие же у Дм.Георг.Олтаржевского, Гайгарова, Сатунца, Рыбицкого, т.е. у всех красавцев-героев. Седоватые вьющиеся волосы, волевая челюсть, насмешливый и оче¬нь неуязвимый вид, вызывающий всеобщее восхищение. Неуязвимость Бурова заставляла и вас искать его покровительства и желанной защиты от других, сильных должностями и чинами. Фасад дома архитектора помню с самого детства, но нравится он мне с каждым годом вcе больше.
Возможно, что Пьеро де ла Франческа стал таким любимым для всех нас и из-за Бурова. Хорошо бы собрать праздничный стол, куда пригла¬сить Бурова, Гольца, Оленева, Павлова и попросить у них совета, рассказать им, что я их помню и рассказываю другим, молодым, как умею.
Архитектура — искусство не изобразительное, а созидательное. Она не изображает предметы, а создает их. Изображать можно что угодно из любого материала любыми методами. Строить же можно только то, что оправдывает себя на практике.
А. Буров
Ревекка Фрумкина Ажурный дом на Ленинградском проспекте, 27 (постройка 1940 года) хорошо известен москвичам; те же, кто постарше, знают его как Дом Бурова. Но что этот замечательный дом панельный, помнят только архитекторы.
Известный советский архитектор Андрей Константинович Буров (1900−1957) был одним из последних русских архитекторов-универсалов. Он соединил в себе разные таланты и при этом в главном
успел реализовать себя при жизни. Конечно же, Буров не исчерпал и малой доли того, что он мог бы совершить, проживи он еще лет пятнадцать. Хотя строить ему, скорее всего, не дали бы — известное «Постановление об устранении излишеств» вышло в 1955 году . 
А.К. Буров (с сайта
С. Бархина) А ведь Буров был еще и ученым — специалистом по строительной механике, изобретателем новых материалов и конструкций… И еще он был блестящим историком архитектуры и обладал несомненным писательским даром. Его книга «Об архитектуре» вышла в 1960 году — и я ее немедленно купила, потому что с именем Бурова у меня был связан этот ни на что не похожий Ажурный дом. Хотя книга была Буровым закончена в 1943—1944 годах, а авторское предисловие к ней — только в 1957-м, то есть незадолго до его смерти, «послание» Бурова в своей сути ничуть не устарело. И это был первый серьезный труд об архитектуре, который был адресован как бы мне персонально.
А.К. Буров родился в семье известного русского архитектора Константина Федоровича Бурова (1854−1936), который построил в Москве много солидных частных домов; в перестроенном виде некоторые из них существуют и поныне. Мать Бурова была в родстве с семейством знаменитого русского адмирала Сенявина.
…В конце 1921 года мы застаем Бурова второкурсником архитектурного факультета ВХУТЕМАСа (Высшие художественно-технические мастерские). Ему повезло: он учился у архитекторов и художников большого масштаба — у А. Веснина, Н. Ладовского, В. Кринского, Н. Докучаева, В. Фаворского, М. Гинзбурга.
Естественной формой активности будущих архитекторов было участие в больших конкурсах. Проект Первой сельскохозяйственной выставки в Москве (1922) принес Бурову 3-ю премию. Автор был отмечен и привлечен к строительству в качестве одного из помощников главного архитектора.
С тех пор большие конкурсные проекты Буров представляет почти ежегодно — некоторые из них даже осуществляются, а главное, все они так или иначе привлекают внимание. Более того, его дипломный проект Центрального вокзала в Москве в дальнейшем перекочевал в учебники — и за него Буров был премирован заграничной командировкой.
Буров был оставлен на факультете ассистентом. Он преподает, участвует в архитектурных конкурсах, выступает с докладами. Рассматривая его постройки и рисунки разных лет, убеждаешься, что у Бурова рано сформировалась установка, согласно которой для успеха сооружения прежде всего важна тектоника , оптимальное соотношение масс и объемов. А оптимальное соотношение формы и функции — это элемент архитектурной и инженерной грамотности, исходная позиция для кредо профессионала.
В 1928 году для участия в конкурсе проектов строительства Дворца Советов и постройки здания Центросоюза на Мясницкой в Москву приехал Корбюзье — и Буров был его переводчиком. Это было началом их длительных теплых отношений.
Я специально посмотрела фильм С.М. Эйзенштейна «Генеральная линия» , где Буров в титрах представлен именно как архитектор: в 1927 году он создал для этого фильма декорацию образцовой молочной фабрики. Это очень гармоничное конструктивистское здание, каких «в натуре» я уже не застала. 
Декорация к фильму С. Эйзенштейна «Генеральная линия» (1929) Примерно в том же стиле «умеренного» конструктивизма в 1930- 1931 годах Буров разрабатывал проект Челябинского тракторного завода: именно в связи с этой работой он был командирован в США на заводы Детройта. Для такого сверхпродуктивного архитектора, как Буров, жизненной удачей было то, что конструктивизм он успел воплотить и пережить,
создав целый мир проектов — и в натуре, и на ватмане. Конструктивизм был для Бурова реально пройденным творческим эта-пом, который он «перерос», сохранив, однако, с Корбюзье дружеские отношения. 
Л. Корбюзье, С.М. Эйзенштейн, А.К. Буров. Москва, 1928 год. (Из кн.: О.И. Ржехина, Р.Н. Блашкевич, Р.Г. Бурова, А.К. Буров. Серия: «Мастера архитектуры». Под общ. ред. М.Г. Бархина. М.: Стройиздат, 1984) В 1935 году после окончания аспирантуры в Академии архитектуры СССР Буров вместе с несколькими молодыми советскими архитекторами был направлен в большую командировку по Европе — он увидел Италию, Грецию и Францию. В его книге «Об архитектуре» воспроизведены некоторые авторские фотографии из этих поездок. Если параллельно с чтением текста внимательно рассматривать фото, то в очередной раз нельзя не задуматься о масштабе личности автора…
Андрей Константинович, конечно же, именно как личность принадлежал к европейской культурной традиции. Из архитектурных свойств Акрополя, виллы Адриана или капеллы в Сан-Северо никак не вытекали ограничения, накладываемые на архитектора догмами очередного —изма. Важна была функция здания и тектоника — любимое слово Бурова. Этому Буров и учил студентов и аспирантов.
Герой моего рассказа был ученым, изобретателем и испытателем новых материалов, о чем знают преимущественно архитекторы, строители и материаловеды. За новый вид стройматериала с использованием стекловолокна (сокращенно — СВАМ) Буров в 1952 году получил степень доктора техническим наук.
Многим ли известно, что Ажурный дом (сам ажурный орнамент там сделан по эскизам Фаворского) — это один из ранних образцов нашего крупнопанельного
строительства? 
Дом Бурова. Панель по эскизу В. Фаворского. Современное фото Замечательные заметки о Бурове оставил известный художник театра и книги Сергей Михайлович Бархин — Андрей Константинович был научным руководителем его матери, известного архитектора Е.Б. Новиковой, так что это было «домашнее» знакомство.
Вконтакте
Член-корреспондент Академии строительства и архитектуры СССР, доктор технических наук.
Биография
Родился в Москве в семье архитектора К. Ф. Бурова. В 1921-1925 учился во ВХУТЕМАСе, у А.А.Веснина, В. А. Фаворского, М. Я. Гинзбурга.
Был членом «Объединения современных архитекторов» (ОСА), входил в редакцию журнала «Современная архитектура». С 1934 работал как педагог в Академии архитектуры СССР и Московском архитектурном институте.
неизвестен , CC BY-SA 3.0В истории архитектуры XX века А. К. Буров наиболее известен своими рабочими клубами (для Пищевиков Крайнего Юга, Твери, Объединённого клуба пищевиков, клуб пищевиков Минска), а также декорациями к фильму Эйзенштейна «Генеральная линия» (где Андрей Константинович создал здание молочной фермы, взяв за основу стилистику вилл Лё Корбюзье), также он известен тем, что сопровождал в качестве переводчика Шарля Ле Корбюзье во время его трех визитов в СССР в конце 1920-х - начале 1930-х гг - в связи с проектом строительства здания Центросоюза на Мясницкой. Буров также встречался с Корбюзье в Париже в 1935 г.
Общий обзор творчества
Если ранние работы Бурова выполнены в стиле (клуб Союза пищевиков, 1928; павильоны на Всероссийской кустарной с/х выставке, 1929), то позднее он обратился к формам древнерусской архитектуры и классицизма (интерьеры Государственного Исторического музея, 1937; Генеральский дом в Лефортово 1938; фасад Дома архитектора в Москве, 1940)
Как и у его учителя А. А. Веснина, в творческом мышлении Бурова тесно связаны архитектура и сценография. В молодости он много работал как художник театра - преимущественно для Первого рабочего театра Пролеткульта. В 1924 году, ещё учась на четвёртом курсе, А. К. Буров разрабатывает проект Театра массового действа, привлекший всеобщее внимание четкостью композиции и концепций. Для этого театра он спроектировал динамичные конструкции для сцены из подвижных, легко трансформируемых экранов.
В конструктивистском духе спроектировал ряд павильонов Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки (1923), но ещё более авангардными явились его декорации к фильму С. М. Эйзенштейна «Старое и новое» («Генеральная линия», 1926-1927) - близкий по духу к тогдашним постройкам Ле Корбюзье кинообраз совхозного животноводческого комплекса воплотил мечту о полной индустриализации сельского хозяйства. В 1930-1931 проектировал Челябинский тракторный завод (с его именем связан в первую очередь здешний клуб, план же прилегающего «социалистического города» остался неосуществленным), в связи с чем был командирован в Детройт (1931).
Общая смена стилистического курса и разворот в сторону классики, характерные для 1930-х годов, нашли наглядное воплощение в буровской перестройке интерьеров Исторического музея в Москве (1937). Впечатления от поездки в Италию (1935) выразились в образах своего рода «социалистического неоренессанса», украшенных нарядным и в то же время стильным декором (жилой дом на улице Горького, бывший «дом Наркомлеса», 1935 и 1945, фасад Дома архитекторов, 1940; в обоих случаях в качестве художника был привлечен В. А. Фаворский). Проблемы декора органично соединились в творчестве мастера с новаторской методикой поточно-индустриального строительства, пионером которого он явился. Особенно характерен « » («Ажурный дом») на Ленинградском проспекте (1936-1940 гг.), покрытый сплошным ковром узорных панелей.
Стремясь уменьшить вес зданий и упростить их промышленную префабрикацию, он экспериментировал с цементом и гипсом, а в начале 1950-х годов разработал особо легкие и прочные «стекловолокнистые анизотропные материалы» (СВАМ). Издал одноименную книгу (1956).
SerSem , CC BY-SA 4.0
Работая над реконструкцией Ялты (1944-1945) и стремясь поймать в кадр крымский берег в максимальном его протяжении, Буров стал и одним из первооткрывателей панорамного кино (в его случае - предполагающего синхронную съемку пятью камерами). В последний период жизни возглавлял лабораторию анизотропных структур АН СССР, где исследовал также перспективы использования ультразвука для лечения онкологических заболеваний.
В 1945 году А.К. Бурова выдвинули на получение Сталинской премии за работу на тему «Использование искусственной анизотропии для получения высокопрочных материалов».
Фотогалерея
Полезная информация
Андре́й Константи́нович Бу́ров
Основные сведения
Краткий обзор идей
За относительно недолгую жизнь А.Бурова его взгляды на архитектуру претерпели существенные изменения.
Они эволюционизировали от конструктивизма (на раннем этапе его архитектурной карьеры) к классицизму, а точнее к «русскому классицизму».
В своей книге «Об архитектуре» Буров высказывает крайне консервативную позицию, систематически противопоставляя эстетику античного Парфенона (архитектурно-эстетический идеал автора), имеющего сакральное назначение - архитектонике урбанистического индустриального строительства середины XX-го века (высотные здания деловых центров больших городов США).
Осуществленные архитектурные проекты
Как архитектор-практик Буров является автором Центрального Дома Архитектора в Гранатном переулке, Московского ипподрома и хорошо известных москвичам - жилых домов на Тверской, Полянке, Ленинградском проспекте, Бережковской набережной, в Лефортово, Здание Клуба пищевиков, павильоны Всероссийской кустарной с/х выставки (не сохранились) и др.
, Центральный Московский ипподром , дом Бурова
Андре́й Константи́нович Бу́ров (15 октября , Москва - 7 мая , Москва) - советский архитектор , инженер-изобретатель. Член-корреспондент Академии строительства и архитектуры СССР (с? года), доктор технических наук.
Биография
Родился в Москве в семье архитектора К. Ф. Бурова . В 1921-1925 учился во ВХУТЕМАСе , у А.А.Веснина , В. А. Фаворского , М. Я. Гинзбурга .
В истории архитектуры XX века А. К. Буров наиболее известен своими рабочими клубами (для Пищевиков Крайнего Юга, Твери, Объединённого клуба пищевиков, клуб пищевиков Минска), а также декорациями к фильму Эйзенштейна «Генеральная линия» (где Андрей Константинович создал здание молочной фермы, взяв за основу стилистику вилл Лё Корбюзье), также он известен тем, что сопровождал в качестве переводчика Ле Корбюзье во время его трех визитов в СССР в конце 20-х - начале 30-х гг - в связи с проектом строительства здания Центросоюза на Мясницкой . Буров также встречался с Корбюзье в Париже в 1935 г.
Краткий обзор идей
За относительно недолгую жизнь А.Бурова его взгляды на архитектуру претерпели существенные изменения. Они эволюционизировали от конструктивизма (на раннем этапе его архитектурной карьеры) к классицизму , а точнее к «русскому классицизму» . В своей книге «Об архитектуре» Буров высказывает крайне консервативную позицию, систематически противопоставляя эстетику античного Парфенона (архитектурно-эстетический идеал автора), имеющего сакральное назначение - архитектонике урбанистического индустриального строительства середины XX-го века (высотные здания деловых центров больших городов США).
Осуществленные архитектурные проекты
Как архитектор-практик Буров является автором Центрального Дома Архитектора в Гранатном переулке , Московского ипподрома и хорошо известных москвичам - жилых домов на Тверской , Полянке , Ленинградском проспекте , Бережковской набережной , в Лефортово , Здание Клуба пищевиков, павильоны Всероссийской кустарной с/х выставки (не сохранились) и др.
Общий обзор творчества
Если ранние работы Бурова выполнены в стиле конструктивизма (клуб Союза пищевиков, 1928; павильоны на Всероссийской кустарной с/х выставке, 1929), то позднее он обратился к формам древнерусской архитектуры и классицизма (интерьеры Государственного Исторического музея , 1937; Генеральский дом в Лефортово 1938; фасад Дома архитектора в Москве, 1940)
Как и у его учителя А. А. Веснина, в творческом мышлении Бурова тесно связаны архитектура и сценография.
В молодости он много работал как художник театра - преимущественно для Первого рабочего театра Пролеткульта.
В 1924 году, ещё учась на четвёртом курсе, А. К. Буров разрабатывает проект Театра массового действа, привлекший всеобщее внимание четкостью композиции и концепций. Для этого театра он спроектировал динамичные конструкции для сцены из подвижных, легко трансформируемых экранов.
В конструктивистском духе спроектировал ряд павильонов Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки (1923), но ещё более авангардными явились его декорации к фильму С. М. Эйзенштейна «Старое и новое » («Генеральная линия», 1926-1927) - близкий по духу к тогдашним постройкам Ле Корбюзье кинообраз совхозного животноводческого комплекса воплотил мечту о полной индустриализации сельского хозяйства. В 1930-1931 проектировал Челябинский тракторный завод (с его именем связан в первую очередь здешний клуб, план же прилегающего «социалистического города» остался неосуществленным), в связи с чем был командирован в Детройт (1931).
Общая смена стилистического курса и разворот в сторону классики, характерные для 1930-х годов, нашли наглядное воплощение в буровской перестройке интерьеров Исторического музея в Москве (1937). Впечатления от поездки в Италию (1935) выразились в образах своего рода «социалистического неоренессанса», украшенных нарядным и в то же время стильным декором (жилой дом на улице Горького, бывший «дом Наркомлеса», 1935 и 1945, фасад Дома архитекторов, 1940; в обоих случаях в качестве художника был привлечен В. А. Фаворский). Проблемы декора органично соединились в творчестве мастера с новаторской методикой поточно-индустриального строительства, пионером которого он явился. Особенно характерен «Ажурный дом » на Ленинградском проспекте (1936-1940 гг.), покрытый ковром узорных панелей.
Стремясь уменьшить вес зданий и упростить их промышленную префабрикацию, он экспериментировал с цементом и гипсом, а в начале 1950-х годов разработал особо легкие и прочные «стекловолокнистые анизотропные материалы» (СВАМ). Издал одноименную книгу (1956).
Работая над реконструкцией Ялты (1944-1945) и стремясь поймать в кадр крымский берег в максимальном его протяжении, Буров стал и одним из первооткрывателей панорамного кино (в его случае - предполагающего синхронную съемку пятью камерами). В последний период жизни возглавлял лабораторию анизотропных структур АН СССР, где исследовал также перспективы использования ультразвука для лечения онкологических заболеваний.
В 1945 году А. К. Бурова выдвинули на получение Сталинской премии за работу на тему «Использование искусственной анизотропии для получения высокопрочных материалов».
Напишите отзыв о статье "Буров, Андрей Константинович"
Литература
- А. К. Буров. Об архитектуре. - М .: Стройиздат, 1960. - 148 с.
- А. К. Буров. Письма. Дневники. Беседы с аспирантами. Суждения современников. Серия - Мир художника. Москва, Искусство, 1980. −297 с.
- О. И. Ржехина,Р. Н. Блашкевич, Р. Г. Бурова. А. К. Буров. - М .: Стройиздат, 1984. - С. 142. - (Мастера архитектуры).
- А. К. Буров - архитектор и учёный. М., 2000
- С.О. Хан-Магомедов. Андрей Буров. - М .: Фонд «Русский авангард», 2009. - 276 с. - (Творцы авангарда). - ISBN 978-5-91566-006-8 .
Ссылки
- Надежда Лысанова. . 11.01.2013. - Медиазавод. Проверено 26 августа 2013.
Примечания
|
||||||
Отрывок, характеризующий Буров, Андрей Константинович
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
Биография
Андрей Буров родился в Москве 2 (15 ) октября года в семье архитектора. Его родители - Константин Фёдорович Буров (1854-1936) и Наталья Николаевна Бурова (1873-1910) принадлежали к кругу передовой интеллигенции, отличавшейся прогрессивными взглядами, высокой культурой и любовью к искусству. К. Ф. Буров имел большой опыт в проектировании и строительстве жилых и общественных зданий в Москве, его профессия оказала большое влияние на вкусы и взгляды А. Бурова. Н. Н. Бурова (урожденная Сенявина) была в родстве с семьей знаменитого русского адмирала Сенявина Д. Н. Буров интересовался семейными преданиями, связанными с ним, а затем отечественной историей и историей вообще. Однако общая атмосфера дома, интересы родителей и их близких способствовали тому, что Буров решил изучать архитектуру .
В 1918 году он окончил школу в Москве и в этом же году поступил на архитектурный факультет Свободных Государственных Художественных Мастерских (СВОМАС). В 1919 году вступил добровольцем в Красную армию , где прослужил до 1921 года, когда в соответствии с декретом об откомандировании студентов из армии в высшие учебные заведения был направлен в во ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские). Там он был зачислен на второй курс архитектурного факультета в мастерскую А. А. Веснина .
В то время во ВХУТЕМАСе на различных факультетах учились М. Барщ , А. Власов , Г. Гольц , И. Леонидов , М. Синявский и другие. Живописный факультет заканчивали П. Крылов , М. Куприянов , Н. Соколов (Кукрыниксы), Ю. Пименов , А. Гончаров , А. Дейнека , С. Образцов . Творческая атмосфера, в которой совместно обучались и постоянно общались между собой архитекторы, живописцы, скульпторы, а также педагоги А. А. Веснин, В. А. Фаворский и М. Я. Гинзбург оказали большое влияние на формирование взглядов и творческого метода А. К. Бурова .
В истории архитектуры XX века А. К. Буров наиболее известен своими рабочими клубами (для Пищевиков Крайнего Юга, Твери, Объединённого клуба пищевиков, клуб пищевиков Минска), а также декорациями к фильму Эйзенштейна «Генеральная линия» (где Андрей Константинович создал здание молочной фермы, взяв за основу стилистику вилл Лё Корбюзье), также он известен тем, что сопровождал в качестве переводчика Ле Корбюзье во время его трех визитов в СССР в конце 20-х - начале 30-х гг - в связи с проектом строительства здания Центросоюза на Мясницкой . Буров также встречался с Корбюзье в Париже в 1935 г.
Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище, участок № 5.
Краткий обзор идей
За относительно недолгую жизнь А.Бурова его взгляды на архитектуру претерпели существенные изменения. Они эволюционизировали от конструктивизма (на раннем этапе его архитектурной карьеры) к классицизму , а точнее к «русскому классицизму» . В своей книге «Об архитектуре» Буров высказывает крайне консервативную позицию, систематически противопоставляя эстетику античного Парфенона (архитектурно-эстетический идеал автора), имеющего сакральное назначение - архитектонике урбанистического индустриального строительства середины XX-го века (высотные здания деловых центров больших городов США).
Осуществленные архитектурные проекты
Общий обзор творчества
Если ранние работы Бурова выполнены в стиле конструктивизма (клуб Союза пищевиков, 1928; павильоны на Всероссийской кустарной с/х выставке, 1929), то позднее он обратился к формам древнерусской архитектуры и классицизма (интерьеры Государственного Исторического музея , 1937; Генеральский дом в Лефортово 1938; фасад Дома архитектора в Москве, 1940)
Как и у его учителя А. А. Веснина, в творческом мышлении Бурова тесно связаны архитектура и сценография. В молодости он много работал как художник театра - преимущественно для Первого рабочего театра Пролеткульта. В 1924 году, ещё учась на четвёртом курсе, А. К. Буров разрабатывает проект Театра массового действа, привлекший всеобщее внимание четкостью композиции и концепций. Для этого театра он спроектировал динамичные конструкции для сцены из подвижных, легко трансформируемых экранов.
В конструктивистском духе спроектировал ряд павильонов Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки (1923), но ещё более авангардными явились его декорации к фильму С. М. Эйзенштейна «Старое и новое » («Генеральная линия», 1926-1927) - близкий по духу к тогдашним постройкам Ле Корбюзье кинообраз совхозного животноводческого комплекса воплотил мечту о полной индустриализации сельского хозяйства. В 1930-1931 проектировал Челябинский тракторный завод (с его именем связан в первую очередь здешний клуб, план же прилегающего «социалистического города» остался не полностью осуществленным), в связи с чем был командирован в Детройт (1931).
Общая смена стилистического курса и разворот в сторону классики, характерные для 1930-х годов, нашли наглядное воплощение в буровской перестройке интерьеров Исторического музея в Москве (1937). Впечатления от поездки в Италию (1935) выразились в образах своего рода «социалистического неоренессанса», украшенных нарядным и в то же время стильным декором (жилой дом на улице Горького, бывший «дом Наркомлеса», 1935 и 1945, фасад Дома архитекторов, 1940; в обоих случаях в качестве художника был привлечен В. А. Фаворский). Проблемы декора органично соединились в творчестве мастера с новаторской методикой поточно-индустриального строительства, пионером которого он явился. Особенно характерен «Ажурный дом » на Ленинградском проспекте (1936-1940 гг.), покрытый ковром узорных панелей.
Стремясь уменьшить вес зданий и упростить их промышленную префабрикацию, он экспериментировал с цементом и гипсом, а в начале 1950-х годов разработал особо легкие и прочные «стекловолокнистые анизотропные материалы» (СВАМ). Издал одноименную книгу (1956).
Работая над реконструкцией Ялты (1944-1945) и стремясь поймать в кадр крымский берег в максимальном его протяжении, Буров стал и одним из первооткрывателей панорамного кино (в его случае - предполагающего синхронную съемку пятью камерами). В последний период жизни возглавлял лабораторию анизотропных структур АН СССР, где исследовал также перспективы использования ультразвука для лечения онкологических заболеваний.
В 1945 году А. К. Бурова выдвинули на получение Сталинской премии за работу на тему «Использование искусственной анизотропии для получения высокопрочных материалов».
1984. - 142 с. - (Мастера архитектуры). - 16 000 экз.
